“Разное”
Мы живём, только и делая, что усложняя жизнь ближнего своего, при этом всю жизнь мечтаем о том, чтобы кто-то облегчил нашу.
i. Размышления Всякие мысли, цитаты, афоризмы… В руках умелого лесть - искусное тактическое оружие; в руках неумелого - глупейшее орудие самоубийства. Женщины считают себя феминистками только до тех пор, пока не встретят настоящего мужчину. Поэтому многие остаются ими до конца своих дней. Мы все имеем право на глупость, только некоторые этим слишком злоупотребляют. Сказал бы, что жизнь прекрасна, да язык не поворачивается. В большинстве своём, бессовестность является прямым следствием не столько эгоизма, сколько глупости. Для начинающих мыслителей открывать банальные истины бывает так же приятно, как и попирать общепринятые. Добро, сделанное козлам, превращается в зло, сделанное самому себе. Из набросков к "Искусству коварных жертв": Начав молиться, можно потерять веру. Скрывая своё невежество, мы становимся куда более уязвимыми. То, что вокруг тебя одно зло, вовсе не делает тебя добром. Мы, люди, не едим только тех, кто нам симпатичен. Хотя можем есть и их тоже. Злость - это всегда защитная реакция. 90% того, что делает человек в жизни - это попытки защититься от окружающего мира. Тот, кто абсолютно неубеждаем, чаще всего стремится убеждать других. Отношение большей части населения к политике подобно отношению к природным катаклизмам, в которых мы косвенно виноваты, но теперь, когда всё случилось, от нас ничего не зависит; единственное, что мы можем себе позволить теперь - это смириться, пожинать плоды, ликвидировать последствия и использовать это как главный предмет разговоров. У другой же большой части населения отношение к ней чисто болельщицкое. Жизнь - это самый великий дар, который у нас есть, и нельзя позволять себе жить её так, чтобы от неё хотелось умереть. Иногда стоит больше гордиться тем, чего не сделал, чем тем, что сделал. Гордость - это слабость сильных людей. Когда человек вступает в коммуникацию с окружающим миром, он перестаёт быть самим собой. Чуждость, маскируемая вежливостью и перевязанная бантиками социализации - это как болезнь, которую ты лечишь болеутоляющими. В хорошей, действенной политике не бывает, не может быть идеальных решений, удовлетворяющих всех. Иначе это будет фикция, которая развалится на глазах и потянет за собой и тех, кто был за, и тех, кто был против. Политику приходится смотреть из всех позиций, а действовать из одной. Принято считать стремлением к особого рода свободе рьяную юношескую приверженность бунтарским взглядам, хотя с тем же успехом она является искусственным или самонасильственным загонением себя в рамки, её ограничивающие. Но это такая же болезнь, как и любовь. Все они проходят тогда, когда организм адаптируется к этим новым для себя условиям. В случае любви и юношеских убеждений - когда они приедаются. И прелесть в том, что если ты, сам того не подозревая, загнал себя в клетку своих взглядов, то когда тебе надоест сидеть в ней, за её пределами ты всегда найдёшь миллион новых горизонтов. Однажды ты проснёшься и поймёшь, что искренне желаешь того, что всю жизнь отвергал. Пока человек протестует - он несвободен. Наша первая настоящая любовь случается, когда мы научаемся наслаждаться другим человеком, а не собой в глазах другого человека. Несерьёзное Если гора не идёт к Магомету, то Магомет заказывает гору через Интернет. A судьи кто? - А хрен их знает... Если я молчу, это не значит, что мне не о чем говорить. Просто не с кем. Половина всех бед в мире от женщин. Вторая половина - от мужчин. Искусство драматургии - дойти до ручки и написать что-нибудь. Обидно, когда ты про***аешь своё счастье. Но гораздо обиднее, когда твоё счастье про***ает тебя. [из студенческого] (о всякого рода защитах) У вас нет права хранить молчание, но всё, что вы скажете, может быть использовано против вас. (о курсовых работах) Начали за здравие - кончили за полночь. Старинная студенческая пословица: "Аппетит приходит во время лекции". [из наблюдений коллег] (глядя на шапку письма, составляемого коллегой немецким партнёрам) "Не в той стране мужчин херенами называют". (да простит меня хорошая половина мужской половины человечества) Quotes Volume .2 Каждый здравомыслящий эгоист однажды понимает, что слушает его очень мало народу, а слышит и того меньше. Одинаково болезненно, только в разные периоды жизни, воспринимаются человеком открытия того, что он а) не единственный, б) не первый и в) не последний. Если в восемь лет воспитание - это сотрясание почвы под ногами, то в восемнадцать это уже просто сотрясание воздуха. Чудовища одинаково успешно рождаются как от недостатка любви, так и от её избытка. Чем меньше мы пытаемся понять, тем меньше осознаём свою беспомощность. Если человек не верит в гениальность того, что творит, он никогда не создаст вообще ничего. Мы можем испытывать по отношению к другим только те положительные эмоции, которые способны испытывать к самим себе. Сильнее любовных ран ранит только уязвлённое самолюбие. Первую часть жизни мы свято верим стереотипам и на практике убеждаемся в их глупости. Вторую – убеждаемся, как сглупили, отказавшись от них. Даже если человек не верит в бога, он верит в дьявола. По-настоящему вразумить можно только страхом; любовью – нет. Первую треть жизни человек страдает от родителей, вторую – от супругов, третью – от собственных детей. А остаток её - от отсутствия этих троих в своей жизни. Мы злимся на тех, от кого зависим, и только пока зависим. Человек способен привыкнуть и смириться с лишениями, голодом, холодом и миллионом других физических неудобств, но и за десятки лет не способен привыкнуть к характеру другого и смириться с его недостатками. Перерастая любовь, человек разом лишается и большинства других иллюзий. Примета: Если молодой человек учится в аспирантуре, значит он абсолютно здоров, но не абсолютно богат. Наиболее подозрительными и недоверчивыми бывают самые отъявленные лжецы. Quotes Volume .3 Из набросков к "Искусству коварных жертв" и "Мэскот-стрит, 23. В гостях у Адриана Битти"
Если что-то когда-то и уничтожит планету, этим чем-то будет бизнес.Общество искусственно, поэтому часто то, что в нём принято считать бунтом, есть ни что иное, как проявление здравого смысла. Наверное, не стоит утверждать что-то, пока ты коренным образом не изменил своего мнения об этом хотя бы раз. Наша собственная недальновидность, тем не менее, не мешает нам замечать недальновидность других. Упрямство рождается скудоумием, оттого упрямцу ничего и не остаётся, как истерически цепляться за одну возникшую в голове идею, которую он так лелеет, что готов глотку за неё перегрызть любому в споре. Сами себя гордо называют сложными людьми чаще всего те, у кого не достаточно ума, чтобы ими не быть, но достаточно самомнения, чтобы оправдывать это в своих глазах. Детство оттого самая лучшая пора в воспоминаниях каждого из нас, что мы не могли обладать всем, чего хотели, независимо от кого-то, и потому каждым приобретением или желаемым приобретением наслаждались так, как не можем взрослыми, получившими материальную независимость и контроль над тем, что имеем. Эта материальная независимость извращает чувство прекрасного, искажает акценты. В детстве мы больше сконцентрированы на вещах, а не на деньгах, которые на них тратим, и на чувствах, а не на социальных формах, в которые должны их в перспективе завернуть. Тайна притягательности красивых людей состоит в том, что рядом с ними сам начинаешь чувствовать себя привлекательным. Страшнее тупости на практике бывает только тупость категоричная. Мир делится на тех, кто гордится производством, и тех, кто гордится потреблением. Даже во всех наших фантастических произведениях искусственный интеллект первым делом пытается избавиться от человечества или поработить его. Видимо, мы сами бессознательно решили, что честолюбие свойственно любому интеллекту. Относительность, пожалуй, одна из самых печальных вещей в мире. Когда у человека ничего нет, у него есть весь мир.
ii. (метафорическое спасибо) Моему лучшему другу - А ещё у меня четыре брата. Маленькие пока, но зубы – ВО. Приподнимает левой лапкой десну и представляет на моё обозрение блестящий белоснежный клык размером с булавочную головку. «Сумасшедший». - Я фотографии не захватил, ты уж прости. В следующий раз. Деловито проходит вдоль полки и спрыгивает на стол. Маленький пушистый зверёк неизвестной породы теперь по-хозяйски обнюхивает мои тетради. - А неплохо тут у тебя. Хотя, знаешь, не обижайся, но был бы я на твоём месте, натаскал бы сюда побольше хвойных иголок. Коры, шишек. Знаешь, жёлуди ещё очень модно сейчас. А то как-то здесь… лысо. Учитывая, что он не далее как две минуты назад незаконно проник с ветки в моё открытое окно, это был верх бесстыдства. - Послушай, не кажется ли тебе, что ты что-то забыл? - Ну я же извинился! – возмущается зверёк. – В следующий раз обязательно захвачу. - Да плевала я на твои фотографии! Ты, прежде чем вторгаться, ничего не забыл сделать? - Это типа чего? – озадаченно чешет нос. - Ну, например, представиться или спросить: можно войти или хочу ли я вообще тебя приручить. - А я не хочу, чтобы ты меня приручала,- отмахнулся. Лапкой похлопал себя по мордочке: вроде, зевает. - Я тебя приручить хочу. Усталый, потухший взгляд в его сторону. «Самый умный». - Тебе оно зачем? - Чтобы прописка с гарантией. Будучи поднятым за шкирку, зверёк совершает путешествие по воздуху и, снова очутившись на подоконнике, с видом невозмутимого достоинства приглаживает вздыбившуюся на затылке шёрстку. - Ладно, приятно было погостить. До вторника! Молчу. Понимаю, что жестоко, но надо себя заставить когда-то измениться. Сколько можно на одни и те же грабли? Надоело привязываться, а потом жалеть. Пытаться понять этот зверский (и лишь местами звериный) менталитет. Тоже мне, приручатель. Когда-то же должна поумнеть. Вот с тебя и начнём. Удивительно, но во вторник кто-то снова покашлял в окне. Оборачиваюсь. Бодрые усики торчат в разные стороны, одно ухо скромно прижато. Задней лапкой выводит круги на подоконнике, но взгляд хитрющий и улыбка во всю пасть. - А ты, я гляжу, не злопамятный. - Ну, чего нового? - Тебе не всё равно? - Было бы всё равно, не спрашивал бы. У меня с этим проще, не то, что у вас, людей. В три прыжка оказывается у меня на плече, смотрит в тетрадь. - Много сегодня написала? - Зачем пришёл? - Ну я же знаю, тебе поговорить хочется. Пришёл послушать. По рукаву спускается вниз. - Отсюда лучше слышно, чем с той стороны. Машет лапкой в сторону окна. - И давно ты… подслушиваешь? - А ты прямо решила, что я просто так заявился. В первое попавшееся окно. - Ну, у тебя же на лбу не написано. - Эх ты, а вот я тебя сразу понял. Ну да ладно, что там, говоришь, дальше будет? - Тебе и правда интересно? – недоверчиво вглядываюсь в плутоватую мордочку. - Зверски! Подмигивает. Я смеюсь и сдаюсь. Когда он уходил, я помогла ему забраться на ветку и помахала вслед. - Придёшь завтра? Промолчал, хитро улыбнулся. Исчез. «Не придёт. Одно и то же. Зря я всё это». Закрываю окно и забываю. Назавтра у стола немая сцена. Две пары удивлённых глаз: я удивлена, что он действительно вернулся; он в замешательстве разглядывает кучку хвойных иголок и шишек. Польщён. - Мне казалось, ты уверена, что я не приду. - Мне казалось, ты сказал, что это модно. - Мир? Залезает вверх по рукаву. - Мир. Сворачивается клубком на плече, хвостиком щекочет щёку. - Почитай мне, пожалуйста. Улыбаюсь. Потом полтора часа обсуждаем написанное. Он невероятно снисходителен. - Так никому и не показывала? – спрашивает наконец. Качаю головой. - Боишься, что обидят? - Боюсь. - Тебя или героя? - Себя я сама обижаю. Чаще - героя. - Любишь? - Люблю. Но, наверное, и себя подсознательно. - Я так и думал. - Ради бога! Сейчас скажешь, что это глупо. - Не скажу. Это нормально, даже если заслуженно, когда в такие моменты некому в плечо уткнуться. Друзей-то у тебя нет. - Нет, - соглашаюсь запросто. «Нашёл, чем стыдить». - Во-о-от. Теперь есть. - Слушай, - возмущаюсь, - да: ты белый и пушистый, но, может, их у меня и нет потому, что не нужны? Легче без них. - Да-да, - зевает. – Ох и сложно с вами, с людьми. Ладно, - вздыхает и лыбится, - можешь считать меня своим врагом. В день рождения на подоконник плюхается фиалковый букетик. Следом, пыхтя, карабкается он. - Ты не забыл, - умиляюсь. - Не-а. Спорю на что угодно, остальные забыли. - Забыли, - улыбаюсь во весь рот. - Я так и знал. Животные. - Может, останешься? - А с удовольствием. Свешивается с подоконника и поднимает крошечный чемодан. - Негодяй, ты всё спланировал. Упирает лапки в бока: - Спорю на что угодно, ты не знаешь, когда у меня день рождения. - Что я буду делать, когда ты уйдёшь? – побеждённо вздыхаю, помогаю ему с чемоданом. - Все вы начинаете хорошо, а потом уходите. - Закопаешь меня и забудешь. - Никогда. - По-моему, лучше всё-таки будет закопать. А то я разложусь, вонять буду… - Очень остроумно, - отвечаю. Вечером лежу под одеялом, а он умывается, сидя на спинке кровати. Потом спрыгивает на подушку, склонив мордочку набок, внимательно смотрит в глаза. - Слушай, когда я месяц назад в окно к тебе постучался… почему ты не открыла? - Я не знала, что ты хороший. - А я, между прочим, здорово вымок тогда. - Почему не ушёл? - Надеялся. - Упрямился. - Надеялся. - Зря. Хитро улыбается в ответ. - А почему вернулся? - А ты как думаешь? - Наверное, потому что белый и пушистый. - Все вы, люди, одинаковые, - добродушно вздыхает зверёк. – Ничего-то вы не понимаете. И, несколько раз подпрыгнув на месте, утаптывая себе ямку в подушке, сворачивается клубком, закрывает глаза и умиротворённо сопит.
iii. Не в поэзии (поэтическое харакири)
Не в поэзии прелесть, а в сердце поэта Что в творения миг наполняет огонь И потом у читателя ищет ответа На один лишь вопрос: ну не гений ли он? Что же так магнетически тянет нас к звукам В унисон раздающимся в чётной строке Отчего предаёмся мы творческим мукам Генерируя старые рифмы в себе Ведь давно отжило; нас теперь отделяет Столько сотен и тысяч и поэтов, и лет От времён, когда ямб и хорей превращали Кучку искренних строк в социальный завет Когда ритм и строфа слово делали громче Новизною врезаясь в сознанье людей Отчего ж до сих пор теребим что есть мочи Мы усталую музу не ради идей Как случилось, что стало унылым каноном Сочетание браком любви и стиха Топим чувство в метафорах ради кого-то А банальность того уж достойна греха Как случилось, что тлеющий уголь заката Жгущий краешек век в сонных неба глазах Опостылел нам, и не она ль виновата В том, что чудо изношено, ссохшись в словах Отчего внемлем мы поэтичным признаньям К прозаичным мольбам оставаясь глухи И последний вопрос остаётся открытым Отчего же я так не приемлю стихи? |